IV. ПЕРЕВОД КУЛЬТУР В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

1. Вводные соображения

 

            Настоящая работа нацелена на адекватную передачу культурной специфики оригинала на языках перевода. В глобальном мире наблюдается унификация  культур, это однако не отрицает возникновение новых реалий и их названий. Для эффективной презентации культурной специфики в переводе востребованы стратегии, тактики и техники, мобилизющие механизмы заимствующих процессов и интерпретативных переводческих операций. В поисках подобных инструментов обратимся к историческим лингвокультурным контактам, отражающимся в лексическом составе контактирующих языков.

            «В качестве посредника между культурами переводчик играет исключительно важную роль. Как заметил один западный бизнесмен, "иностранным языком можно овладеть. Спотыкаешься о культуру". Процесс перевода "пересекает" не только границы языков, но и границы культур" (см. Линн Виссон). Культура, а также межкультурные компетенция и понимание, которые исходят из культурного опыта переводчика, являются гораздо более сложным явлением, чем могут казаться. Чем лучше переводчик осознает сложность различий между культурами, тем качественнее его профессиональная деятельность” (см. Перевод культур).

            „Кроме точных эквивалентов, в русском и английском языке существует множество понятий близких, похожих или способных описать переводимое явление. Например, «обед» чаще всего переводится как lunch, хотя под обедом русские обычно подразумевают салат из овощей, суп, кусок мяса с жареной картошкой и десерт, а в сознании американца lunch все-таки ассоциируется с сэндвичем с чашкой кофе. (…) Здесь переводчика подстерегает еще одна опасность, так как есть явления, у которых в обеих культурах есть эквиваленты, но они означают нечто совершенно иное: под «идеализмом» носитель русского обычно имеет в виду философию, которая противопоставляется материализму, а носитель английского языка подразумевает приоритет высоких идеалов над практичностью. Не зная этого, переводчик ставит под угрозу коммуникацию, которая лежит в основе любого перевода” (см. Perevod-Kultur). 

2. Культурный компонент значения слова

 

            „Как известно, слово - носитель не только актуальной информации, передаваемой в ходе повседневной речевой коммуникации; оно вместе с тем аккумулирует социально-историческую информацию, интеллектуальную и экспрессивно-эмоциональную, оценочную, общегуманистического и конкретно национального характера. Такая информация и составляет социальноисторический, национально обусловленный культурный компонент смысловой структуры слова. (…)  Этот компонент смысловой структуры слова участвует (чаще имплицитно) в процессе повседневной речевой коммуникации, объективно учитывается в словоупотреблении. Культурный компонент смысла слова для носителей конкретного языка непосредственно выявляется в текстах, в которых так или иначе, по тому или иному поводу сопоставляются социально-исторические срезы эпох, сложившиеся стереотипы мышления, речевого поведения представителей разных слоев общества, профессий, политических групп и т.п. Обычно это находит свое выражение в так называемых оценках речи (…) Культурный компонент смысла слова неоднороден. Он может иметь интеллектуальное и экспрессивно-эмоциональное содержание, рационалистическую и эмоциональную оценку.  (…)

            При этом важно различать ассоциации, в основе которых лежат традиционные, социально-исторически обусловленные осмысления определенных реалий, представлений, понятий как национально-самобытных, присущих только носителям данного языка, и ассоциации литературного происхождения. Например, черемуха ассоциируется у русского человека с проявлением любви юноши к девушке. (...) См. также национально-самобытные ассоциации в русском языке таких слов, как береза, березка, зорюшка, таких имен собственных, как Москва, Волга, Иван. (…) Приведем небезынтересное наблюдение над своеобразием восприятия одинаковых или аналогичных ситуаций представителями разных национальных культур (соответственно - разных языков) и социально-культурных ареалов: "В свое время о человеке, склонном проявлять излишнее старание там, где это не нужно, говорили, что он "собирается в Тулу со своим самоваром"... Французы со свойственным им легким юмором выражают эту мысль словами "зажечь факел, чтобы увидеть солнце". Но, пожалуй, эффектнее всех говорят об этом индонезийцы: "Греби вниз по течению, и над тобой будут смеяться крокодилы". Кстати, обратите внимание, что на экваторе смеются крокодилы, в то время как в наших широтах это делают куры" (Юность. 1955. № 7).

            Ассоциации литературного происхождения возникают на основе конкретных литературных произведений (и отчасти публицистических), например: недоросль, Митрофанушка, маниловщина, обломовщина, пошехонцы, корчагинцы. Ср. в чешском языке глагол svajkovat. Сюда относятся ставшие устойчивыми такие сочетания, как золотая рыбка, дым отечества, лишние люди, путевка в жизнь и т.п. Слова и словосочетания фольклорного происхождения (добрый молодец, красна девица, три богатыря, соловей-разбойник, Иванушка-дурачок, Михаил Топтыгин и т. п.), очевидно, занимают промежуточное положение между указанными разновидностями национально-самобытных ассоциаций, поскольку, будучи плодом поэтического творчества, они представляются устойчивыми обозначениями художественных образов национальной народно-поэтической традиции. (...)

            Наиболее явственно культурный компонент смысла слова проявляется при сопоставлении национальных культур, в частности при изучении неродного языка. Вот почему проблема культурного компонента смысла слова, - будучи включенной в социолингвистическую проблематику, весьма существенна для лингводидактики, теории и практики перевода, в контрастивно-типологических лингвистических исследованиях” (Бельчиков 1988).

 

2.1. Различное языковое деление мира

 

"Денотаты и понятия имеют, как правило, общечеловеческий характер. Однако, многообразие признаков денотатов дает основание по-разному группировать и объединять предметы, действия, их признаки и отношения между ними. Поэтому из-за различия выбираемых признаков число и объем понятий, отражаемых в словах, в разных языка различны" (И. Пете, 1989, 24). Мы имеем дело с различным языковым делением мира, с одним из аспектов языковой картины мира.

            Наметим упрощенную формулу данного межъязыкового явления: a = b + c, где a представляет собой объем значения слова первого языка, b и c символизируют семантическое содержание слов второго языка. К примеру, русское слово нога покрывает значение немецких слов Fuss + Bein, немецкое Arbeit семантически равнозначно русским труд + работа, русское рука соответствует сумме значений немецких Hand + Arm. Венгерское  süt покрывает сумму значений следующих русских слов: жарить ('готовить пищу на жару без воды, с помощью масла или жира') + печь ('готовить пищу сухим нагреванием на жару') + светить ('нагревая излучать свет') + сиять ('излучать холодный свет'), см. Húst süt – Он жарить мясо. Kenyeret süt – Он печет хлеб. Süt a nap. – Солнце светит. Süt a hold. – Луна сияет. В случае "словесных уравнений" пруд + озеро = tó; пруд + озеро =  pond + lake параллели наблюдаются между русским и английским языками. В русском языке лексемы пруд и озеро в рамках архисемы 'водоем' строят маркированную оппозицию 'искусственный (небольшой)' « 'естественный (большой)'. Английские лексемы pond и lake противопоставлены скорее семами 'небольшой (искусственный)'  « 'большой (естественный)'. Эта модель повторяется и в уравнениях nagy = большой + великий и nagy =  big + great, где основное противопоставление русской и английской словесной пары большой – великий,  big – great реализуется в рамках семы 'значительное': 'размерами' «  'качеством'. В случае же уравнений ujj = finger + toe и палец = finger + toe параллели наблюдаются между русским и венгерским языками. Английские лексемы finger и toe противопоставлены в рамках сем 'подвижная конечная часть': 'руки'  «  'ноги'. Ср. Названия отрезков дня в трех языках:

 

РЯ	ВЯ	АЯ
утро	hajnal reggel délelőtt	dawn morning
день (вторая половина дня)	délelőtt délután	morning afternoon
вечер	este	evening night
ночь	éjjel	night

 

В переводе подобные контрасты всегда релевантны, см. A vonat délelőtt kilenckor indul. – Поезд отправляется в девять часов утра. Találkozunk délután 2-kor. – Встретимся в два часа дня. Hajnali ötkor keltünk. – Мы встали в пять часов утра.

            Нередко встречается случай, когда в сегментации того или иного фрагмента мира одним из ведущих компонентов является словообразовательная мотивация слов, см. hagyma  = vöröshagyma [букв. красный лук] (лук) + fokhagyma [букв., этимологически: зуб-лук] (чеснок), dinnye = görögdinnye [букв. греческий арбуз] (арбуз) + sárgadinnye [букв. желтый арбуз] (дыня), перец = красный перец  (paprika) + черный перец (bors) и т. п. Поэтому венгерский вопрос  Milyen hagymát vegyek: vöröshagymát vagy fokhagymát? (букв. Какой лук купить: красный лук или зуб-лук?) в русском языке немыслим и «непереводим». Вопрос же Какой лук купить: лук-репку или зеленый? означает Milyen hagymát vegyek: vöröset vagy zöldet?

            Словообразовательные свойства в семантическом поле слова брат позволяют русскому говорящему сохранить в памяти гиперонимическую иерархию брат (гипероним) = младший брат + старший брат ; двоюродный брат + троюродный брат (согипонимы). Благодаря этому возможны высказывания типа Да, он - его брат. (...) Ну, там двоюродный или троюродный, но - брат. (Ф. Папп, 1979, 100) Соответствующее семантическое поле венгерского языка не позволяет сделать подобную классификацию, см. fivér (брат) = öcs (младший брат) + báty (старший брат); unokafivér (двоюродный брат) = unokaöcs (младший двоюродный брат) + unokabáty (старший двоюродный брат). Термины родства másodunokafivér (троюродный брат), тем более, másodunokaöcs (троюродный младший брат), másodunokabáty (троюродный старший брат) в венгерском языке, по существу, употребляются редко.

 

 

2.2. Номинативные лакуны

 

            При различном языковом делении мира номинативные вакуумы наблюдаются в рамках определенных лексико-семантических иерархий (в семантических микрополях). Лингвокультурным феноменом считаются т. н. номинативные лакуны, которым свойственно, что их существование становится очевидным только при компаративном изучении лексических систем двух конретных языков. Например, русские слова зарница 'отдаленная мгновенная вспышка на небосклоне'; проталина 'место, где стаял снег и открылась земля'; прогалина 'место, не заполненное тем, что находится вокруг него (например, небольшая полянка в лесу, светлое пятно на небе при облачности)'; страда 'напряженная летняя работа в период косьбы, жатвы и уборки хлеба'; суховей 'сухой, горячий ветер, приносящий засуху'; суходол 'долина, где почва не имеет достаточной влажности' не имеют полноценных однословных соответствий в венгерском и английском языках, что может означать переводческие трудности. Их эквация (подбор или создание эквивалента) в сопоставляемом языке осуществляется при помощи толкований или описаний: зарница 'távoli villámlás az ég alján - summer lightning', проталина  'hóolvadásos hely; csupasz hely, melyről eltűnt a hó - thawed patch', страда 'aratási idő; a legnagyobb dologidő - hard work during harvest-time' (см. L. Hadrovics, L. Gáldi 1981; О. С. Ахманова (ред.) 1989) и т. п. Л. С. Бархударов называет эти слова [не их отсутствие!, ср. лат. lacuna 'углубление, впадина, полость']"случайными лакунами", именно случайными, потому что в большинстве случаев неизвестны конкретные причины данного явления (1975, 95).

            Рассмотрим примеры, демонстрирующие вышеуказанные трудности в переводе: И только сказал он это, как сверкнула зарница над Байкалом … – Alighogy kimondta, távoli villámlás látszott a Bajkál felett... Шумнуло ветром, вдали полыхнула зарница. – Felzúgott a szél, a távolban felvillant az ég... И в западной части небосвода полыхнула большая зарница... – És az égbolt nyugati oldalán nagy villanás lobbant... Лёд почти уже растаял, … большая проталина... дымилась. – Már majdnem elolvadt a jég, … nagy hóolvadásos hely füstölgött... Лесная проталина быстро зазеленела… – Az hóolvadásos hely az erdőben gyorsan kizöldült... С утра меня поздравили шерстяным свитером родители и укатили за город ― начиналась дачная страда. – A szüleim reggel meggratuláltak egy gyapjúpulóverrel, majd kimentek a telekre – kezdődött a legnagyobb dologidő. А дальше, как это уже бывало, настала радостная страда, густая урожайная спелость. – Aztán, ahogy ez lenni szokott, eljött az örömteli nyári  dologidő, a sűrű gabona érése.  (Ruscorpora).

           

2.3. Языковые реалии

 

            "Случайным лакунам" противопоставляются языковые реалии (слова, не имеющие соответствий в сопоставляемом языке по лингвокультурным причинам, главным образом из-за отсутствия в собоставляемой культуре денотата). Между лакунами и языковыми реалиями есть ряд переходных случаев, которые характеризуются тем, что их наличие в одном и отсутствие в другом языке имеет гипотетическое объяснение. Приведем примеры. Вероятно, климатические условия, следовательно, важность данных предметов в жизни русского языкового коллектива мотивируют дифференцированность номинации перчатки – ötujjas kesztyű + рукавицы – kétujjas kesztyű + варежки – kétujjas kötött kesztyű.  Также, объясгяется  климатическими условиями, что слово сель имеет лишь интерпретативное венгерское соответствие 'hóolvadáskor, esőzésekkor keletkező pusztító hegyi ár Szibériában és a magas hegységekben' и т. п. (см. L. Hadrovics, L. Gáldi 1981).

            Языковые реалии называют такие денотаты (предметы, понятия), которые существуют только в одной из сопоставляемых лингвокультур, в данном случае – в русской, поэтому своей семантикой они отражают специфику культурного фона данного языка. В иноязычной эквации это обычно реализуется в виде заимствования (транскрипции и транслитерации) лексемы и / или дополнительного толкования:

 

реалии РЯ	толкования	эквация на ВЯ	эквация на АЯ
самовар	Сосуд для кипячения воды (для чая).	szamovár [orosz teavízforraló edény]	samovar [container for heating used esp in Russia for making tea]
городки	Игра с деревянным чурками и палкой.	gorodki [orosz népi játék bottal és fabábukkal]	gorodki [kind of skittles]
верста	Русская мера длины, равная 1.06 км.	verszt [régi orosz hosszmérték, 1067 m]	verst [3500 feet, 1.6 km]
былина	Русская народная песня о богатырях.	bilina; óorosz hősmonda; históriás ének; hősi ének	bylina [Russian epic]
ерь	Название буквы "ь"; мягкий знак.	a lágy jel (ь) neve	yer [name of Russian letter " ь"]

 

Подчеркнем, что языковое заимствование и перевод являются тесно связанными между собой каналами межкультурной коммуникации. Для заимствования характерны, как правило, длительность заимствующих процессов и спонтанность языкового коллектива, а для перевода – сознательность переводчика и одноразовость переводческого приема. Их близостью целесообразно воспользоваться в трудных случаях перевода.

            С нашей точки зрения экзотическая лексика – это «мемуары» языка о заимствующих актах прошлых времен. Экзотизмы восходят к языковым реалиям языков-доноров, заимствованным в течение исторических контактов. Экзотизвы в большом количестве встречаются в словарях иностранных языков. Приведем примеры экзотизмов английского и венгерского языков, восходящих к русским языковым реалиям:  водка > vodka / vodka, былина  > bylina / bilina, борщ > borsсh / borscs, щи  >shchi / scsi, городки  > gorodki / gorodki, верста  > verst  / verszt, копейка  > copeck / kopejka, kopek, рубль  > rouble / rubel, кириллица > cyrillic alphabet / cirill ábécé, славянофил  > slavophile / szlavofil, разночинец >  raznochinets / raznocsinyec. Эрудированному переводчику известны мотивы и процессы возникновения экзотизмов, также как и степень и формы их закрепленности в языковом сознании носителей заимствующих языков. Примеры перевода русских языковых реалий, заимчтвованных венгерским языковым коллективом, и ставших впоследствии экзотизмами: Славянофилы ведь всегда хотели независимости от Запада. – Hiszen a szlavofilek mindig függetlenek akartal lenni a Nyugattól.  Славянофилы всегда хотели, чтобы Россия жила своим умом – A szlavofilek mindig azt akarták, hogy Oroszország a saját feje szerint éljen. Славянофилы желают, чтобы русское государство было прочно, долговечно. –  A szlavofilek azt kívánják, hogy az orosz állam erős és örökkévaló legyen.  (Ruscorpora).

 

3. Культурное содержание в лексикографии

 

            Культурное содержание отражается в разных типах лексикографических изданий. Традиционно оно налицо в двуязычных словарях, словарях иностранных слов и энциклопедиях. Характерным признаком этих изданий является недостаточность сведений о культурных реалиях. Приведем примеры из русско-венгерского словаря Хадровича и Гальди.:

 

былина городки коромысло пельмени пирожок

bilina, (hős)monda, históriás ének, hősi ének gorodki (orosz népi játék bottal és fabábukkal) vízhorórúd, válljárom húsos derelye, hússal töltött barátfüle (töltött) fánk, bukta

 

Наблюдается уподобляющий характер толкований: составители стараются показать языковые ревлии русского языка в терминах аналогии или эквивалентности.

 

            Рассмотрим фрагменты Словаря иностранных слов Ф. Бакоша:

 

былина   городки коромысло пельмени пирожок пирог

bilina or irod népi hősök tetteiről szóló régi orosz verses elbeszélés (a. m. megtörtént esemény) - - - - pirog or, konyha pástétommal v. egyéb töltelékkel töltött finom kelt tészta

 

Таблица показывает, что данные культурные реалии заимствованы вергерским языком не в полном составе. Однако то, что заимствовано, выступает экзотизмом, располагающимся на периферии словарного состава венгерского языка. Переводчик может их использовать в переводческих приемах.

            Лингвостановедческие словари являются продуктом конца XX – начала XXI вв. Будкчи специализированными на подробном показе языковыз реалий, они дают адекватную картину о культурном компоненте словарных единиц. Представим фрагмент словника Словаря Э. Лендваи: Абрамов, абрек, Абхазия, абхазы, абхаз, аварцы, «Аврора», автозимник, автономная область, автономная республика, автономный округ, агитбригада, агитка, агитпункт, Аджария, администратор, адыгейцы, аз, азбуковник, Азербайджан, азербайджанцы, аймак, айран, Академгородок, академический театр, аканье, акать, акмеизм, акмеист, акын, Александр, Александра, Александрович, Алексей, Алексеев, Алексеевич, алеуты, Алла, Алма-Ата, алмаатинцы, Алмазный фонд (СССР), алтайцы, алтын, алые паруса, АН, Анастасия, Анатолий, Анатольевич, Андреев, Андреевич, Андрей, Андрюша, Анна, «Аннушка», Антон, Антонина, Антонов, Антонович, антоновка, Аня, аракчеевщина, АПН, Арзамас, арзамасцы, армейцы, Армения, армяк, армяне, Артек, артековцы, Архангельск, Архипов, аршин, АССР, астраханцы, Астранань, атаман, аул, Афанасьев, Афанасьевич, ушуг, Ашхабад, ашхабадцы, Аэрофлот, Бабий Яр, Бабушка, бай, Байконур, бакинцы, Баку, бакунизм, балалайка, балкарцы, БАМ, бамовец, бандура, баня, баранка, Барбос, Барнаул, барыня, басмач, Батуми, батюшка, Башкирия, башкиры, башлык, баян1, баян2, Беда, коль пироги начнет печь сапожник, а сапоги тачить пирожник. Белаз, белая гвардия, Белов, белогвардеец, «белое золото», Белоруссия, белорусы, белоэмигрант, белые, белые ночи, берёза, Берёзка, берёзовка, берёзовый сок, берестяные грамоты, берковец, бешмет, Библтотека им. Ленина, Бирюков, блин, длинная, богатырь, божника, большевик, Большой Кремлёвский дворец, Большой театр, боржоми, Борис, Борисов, Борисович, Бородино, борщь, Боря, ботвинья, боярин, Боярская дума, Братск, Брест, брёлка, броненосец Потёмкин, Брянск, бублик, будёновец, будёновка, будто аршин проглотил, будто Мамай прошел, буран, «буревестник революции», бурка, бурлак, Бурятия, буряты, Бухара, бутылка, Буян, Быково.

 

Словарь был составлен для учащихся венгерских общеобразовательныз и средних школю Покажем типичные словарные статьи: „Аннунка», .и – biz „Annuska” Az „AN” jelzésű (O. K. Antonov által tervezett) nagy teherbírású repülőgépek tréfás megnevezése. Антон, -а  – Anton (Antal) Orosz férfinév. biz Тоша, -и Антоша,-и  Antosa, антоновка, -и   köi антоновские яблоки antonovka (alma) Későn érő, sárgászöld orosz almafajta. пахучие антоновка illatos antonovkák. Словарь нацелен на усвоение морфологических, фонетических и семантических параметров культуроносных словарных единиц.

            Словарь А. Шопрони расчитан на венгерского читателя русской художественной литературы, который может знать или не знать русского языка. Поэтому все словарные статьи, за исключением заглавного слова, написаны на венгерском языке. В большинстве случаев составитель описывает коннотативное содержание эквивалентных слов, например: авόська – bevásárlószatyor. A hiánygazdaság évtizedeinek jellegzetes kelléke. Olyan háló vagy másfajta szatyor, amelyet az ember mindig magával hord, hátha valahol a városban járva éppen hiáíncikket  lát árusítani. Az ® авόсь szóra visszavezethető neve a 30-as évek közepéből, állítólag    Рáйкин А. И. egy humoros jelenetéből származik, amelynek szereplője így mutatja be a szatyrát:   Это авόська.  Авόсь-ка  я что-нибỳдь в ней принесỳ. – Ez egy szatyor, hátha hozok benne valamit. Лингвострановедческие словари являются эффективными средствами как в изучении иностранных языков, так и в переводе.

 

4.  Интерпретация  и перевод

 

            Попытаемся показать, что между лингвокультурологическими интерпретациями нет языкового барьера. Структуры и механизмы последних тождественны, независимо от национальности говорящего и адресата речи. В центре следующего текста стоит слово  джигит. Оно давно освоено русским языком, о чем свидетельствуют лексикографические источники: джигит: Искусный наездник [первонач. у кавказских горцев, казаков] (Ожегов, Шведова 1998, 164), джигит: (по-тюркски «молодой парень», «юноша», также «молодец») – исторически в Средней Азии и на Кавказе: наезник, отличающийся отвагой, выносливостью, стойкостью, исскуством управлять конём и владеть оружием (Википедия).

            Какова судьба этого экзотизма на современном этапе? Об этом расказывает газетное сообщение Осторожно, джигит! «Самое опасное место в столице – это пешеходные переходы. Особенно те, что оснащены светофорами. В России рассказывают историю про иностранного туриста, который приехал в один северокавказский город и сел там в такси. Водитель, как и положено горцу – горячий брюнет, видя перед собой красный свет светофора, с радостным криком «я джигит!» каждый раз прибавлял газу. Такая картина повторилась несколько раз, пока на одном из перекрестков такси не встретило зеленый сигнал и не остановилось. «Что случилось?» – спрашивает ошарашенный безумной ездой интурист. «Там джигит», – объяснил таксист, показывая на пересекающуюся с их маршрутом улицу. Впрочем, чтобы всретить такого «джигита», совсем не обязательно ездить на Кавказ. У выхода из станции метро «Белорусская» есть очень оживленный переход со светофором. Это особенно неприятное место, потому что разогнавшиеся автомобили выезжают там из-за поворота, обзор на котором закрыт забором. Но пешеходы не обращают на это внимания и целыми табунами перебегают дорогу на красный свет.  [Мне пришлось быть свидетелем такой же сцены в Москве на улице Волгина, где недавно был сооружен новый светофор с белой дорожкой. – Э. Л.] (…) Однако когда для пешеходов загорается зеленый сигнал, никто не спешит выходить на проезжую часть. Люди помнят, что там могут быть «джигиты». (…)»

            Итак, начало XXI-го века ознаменовано появлением нового значения слова  джигит: 'водитель такси (обычно кавказец), из удальства ездящий на красный свет; а также пешеход, переходящий дорогу, игнорируя сигнал светофора'. Данный семантический неологизм является новой стадией развития многозначности слова  джигит. В новом значении слово перестает быть экзотизмом, приобретая в русской лингвокультуре статус языковой реалии.

            В поисках приемов интерпретации мира обратимся к вербальным познавательным актам представителей венгерской лингвокультуры: „Nehéz faasztalok mellett, isszák a közkedvelt üdítő kvászt, vagy a mézből erjesztett édeskést mézbort, a medovuhát” (Haynal 1982, 27) [За тяжелыми деревянными столами они пьют популярный освежающий квас или медовуху, сброженную из меда.] (Здесь и далее выделение и перевод мои. – Э. Л.) Эпитеты «популярный, освежающий» и «сброженную из меда», носящие металингвистический характер, содействуют адекватному восприятию венгерского читалеля. „A szomszédos gyárak szombat délutáni ingyenes munkával, szubotnyikkal kicsit kezünkre jártak.” (Illyés 19882, 23) [В субботу во второй половине дня, бесплатной работой, субботником близлежащие заводы играли нам на руку.] В этой цитате также налицо объяснительный оборот «szombat délutáni ingyenes munkа» + заимсвование ЯР советской эпохи – szubotnyik. Данная конструкция смогла бы послужить словарной статьей русско-венгерского лингвострановедческого справочника:  субботник –  szubbotnyik,  szombati ingyenes munka a Szovjetunióban. В своем «Дневнике« Иван Болдижар применяет лингвокультурологический комментарий: «Fortocska a neve annak a kis ablaknak, amit a zord orosz télben a nagy ablak beragasztása és beszegezése után az orosz paraszt használ”. [Форточка – это название маленького окна, которым пользуется русский крестьянин в суровую русскую зиму после заклеивания и забивания большого окна.] Эти примеры показывают, как функционируют металингвистические механизмы спонтанной речевой деятельности представителей иной культуры. Рельефно вырисовываются сходные элементы перевода и одноязычной интерпретации.

            Нередко бывает, что сам автор оригинала применяет металингвистические фрагменты в своем произведении. Эти фрагменты интерпретации во многом облегчают труд переводчика. Первой иллюстрацией приводится произведение Ф. Мольнара и его русский перевод:

„– Nekik még nem mondtad el? [– Ты еще не сказал им? – спросил Чонакош белокурого мальчугана.] – Nem – mondta Nemecsek. [– Нет. – ответил Немечек. ] A többi mind egyszerre kérdezte: – Mit? [– Что? – спросили все в один голос.] Csónakos felelt a kis szőke helyett: – A múziumban tegnap megint einstandot csináltak! [– А то, что в музее опять сделали «эйнштанд». – ответил за белокурого мальчугана Чонакош.] – Kik? – Hát a Pásztorok. A két Pásztor. [– Кто? – Да Пасторы. Братья Пасторы.] Nagy csönd lett erre. [Поступило глубокое молчание.]„

            Здесь автор «отрывает внимание» читателя от основного текста, чтобы пополнить значия венгерского (!) читателя необходимыми фоновыми знаниями. Следует пространный лингвокультурологический автора, который легко поддется переводу. Единственной задачей переводчика является транслитерация слова einstand: „Ehhez tudni kell, mi az az einstand. [ Чтобы понять, о чем шла речь, надо знать, что таакое «эйнштанд».] Ez különleges pesti gyerekszó. [Это особое выражение пештской детворы.] Mikor valamelyik erősebb fiú golyózni, tollazni vagy szentjánoskenyér-magba – pesti nyelven: boxenlibe – játszani lát magánál gyöngébbet, s a játékot el akarja venni tőle, akkor azt mondja: einstand. [Когда какой-нибудь мальчишка посильней увидит ребятишек посильней себя, играющих в шарики, перышки или семечки сладких рожков (на пештском жаргоне – в «твердашки»), и захочет их отнять, он говорит: «Эйнштанд».] Ez a csúf német szó azt jelenti, hogy az erős fiú hadizsákmánynak nyilvánítja a golyót, s aki ellenállni merészel, azzal szemben erőszakot fog használni. [Это уродливое немецкое слово означает, что сильнейший объявляет шарики своей военной добычей и применит насилие против всякого, кто осмелится сопротивляться.] Az einstand tehát hadüzenet is. Egyszersmind az ostromállapotnak, az erőszaknak, az ököljognak és a kalózuralomnak rövid, de velős kijelentése [Таким образом, «эйнштанд» – это одновременно и объявление войны. Словом этим кратко, но внушительно возвещается осадочное положение, господство произвола, кулачного права и пиратского разбоя] (Molnár F. 1979, 16), перевод см. – (Ф. Мольнар 3).» Важно сделать вывод о том, что экспликация может присутствовать в самом оригинале, что во многом облегчает труд переводчика. Второй вывод: если металингвистические (эксплицирующие) фрагменты могут участвовать в тексте оригинал, то переводчик имеет право дополнительно включить подобные конструкции в текст перевода.

            Перевод это – «вид языкового посредничества, при котором содержание иноязычного текста оригинала передается на другой язык путем создания на этом языке коммуникативно равноценного текста» (Паршин 2006, 145).  Равноценность текстов понимается нами с точки зрения читателя лингвокультуры оригинала и читателя лингвокультуры перевода, в восприятии которых соответствующие лингвокультуры выступают как тема (старая информация, фоновые знания, своего рода пресуппозиция), а тексты (исходный текст и текст перевода) – как рема (новая информация). В случае художественного текста равноценность (эквивалентность) понимается в плане общечеловеческого, универсального содержания исходного текста, без его культурно-специфических  компонентов. Фрагменты же текста, насыщенные спецификой исходной лингвокультуры мы называем текстами-реалиями. Таковым может оказаться и «Евгений Онегин» Алексанра Пушкина или, по крайней мере, подавляющее большинство фрагментов этого произведения.

            В зависимости от культурного компонента оригинала, а также от целей переводчика, при передаче языковых реалий осуществляются три переводческих стратегии:  1) экзотизация – создание ощущения ’чужого’ (обычно за счет транскрипций),  2) нейтрализация – создание ощущения ’нейтрального’ (обычно за счет описательного перевода) и 3) ассимиляция – создание ощущения ’своего’ (обычно за счет иноязычных аналогов).  В качестве наглядного примера приведем слово вицмундир из «Смерти чиновника» Чехова и его потенциальные венгерские соответствия: vicmundir (экзотизация), hivatali egyenruha (нейтрализация), dolmány (ассимиляция). 

            При переводе «Евгения Онегина» Владимир Набоков выбрал стратегию экзотизации, т. е. демонстрации национального характера пушкинского произведения для американского читателя.  «Русскость» романа он попытался изложить в рамках своего гигантского «Комментария» (в 1100 страниц), буквальный же перевод у него отвечал за передачу фабулы, с помощью «буквального перевода», с учетом восприятия читателя-адресата, что мы воспринимаем как оттенок ассимиляции.

            Ниже попытаемся прокомментировать некоторые положения «Комментария» с «умеренных» позиций современного переводческого мышления. «Можно ли действительно перевести стихи Пушкина или любые стихи, имеющие определенную схему рифм?» Вопрос Набокова-переводчика пресуппонирует узкое понимание перевода, согласно которому тексты с эстетической значимостью поверхностной структуры, непереводимы. Точка зрения Набокова оппонирует многовековой традиции переводческой практики, из чего выросла мировая литература, а то и культура. «Чтобы ответить на этот вопрос, сперва следует определить само понятие «перевод». К сожалению, определиние перевода не обеспечено В. Набоковым. Вместо этого, согласно своей типологии, переводчик дает определение трех «категорий» перевода.

            «Попытки передать стихи на одном языке средствами другого языка распадаются на три категории: (1) Парафрастический перевод (здесь и в дальнейшем выделения мои – Э. Л.): создание вольного переложения оригинала с опущениями и прибавлениями, вызванными требованиями формы, присущей адресату перевода языковой спецификой и невежеством самого переводчика. Иные парафразы могут обладать обаянием стилистической манеры и выразительной идиоматичностью, но исследователю не дÓлжно поддаваться изяществу слога, а читателю быть одураченным» (27). По нашему пониманию, термин «парафрастический» перевод синонимичен «вольному» или «описательному» переводу, который правомерен в случаях, упомянутых В. Набоковым («невежество переводчика» нами не рассматривается). «(2) Лексический (или структурный) перевод: передача основного смысла слов (и их порядка). Такой перевод сделает и машина под управлением человека образованного, владеющего двумя языками» (27). Судя по данному определению, речь идет о «буквальном» или «дословном» переводе, который, разумеется, не включает требования сохранить порядок слов исходного текста. Дословный перевод правомерен, если он язляется одновременно и смысловым преводом, как это нередко бывает. «(3) Буквальный перевод: передача точного контекстуального значения оригинала столь близко, сколь это позволяют сделать ассоциативные и синтаксические возможности другого языка. Только такой перевод можно считать истинным» (27). Нам не думается, что подобный перевод было бы правомерно называть «буквальным переводом». По нашему пониманию, буквальный перевод противостоит контекстуальному, поледний которых как раз учитывает ассоциативные и синтаксические возможности переводящего языка. В оправдание своей точки зрения приведем мнение специалистов о буквальном переводе. Буквальный перевод – «перевод, воспроизводящий коммуникативно нерелевантные элементы оригинала, в результате чего, либо нарушаются нормы и узус переводящего языка, либо оказывается искаженным (непереданным) действительное содержание оригинала» (Комиссаров 2002, 175). Проявлениями буквального перевода являются буквализмы, результаты того, что «переводчик не произвел необходимую трансформацию и превел слишком близко к исходному тексту» (Латышев 2007, 45). Буквальный перевод В. Набокова, в крайней мере, может быть буквальным переводом, соответствующим заодно и  требованиям контекстуального перевода.

            В дальнейшем Набоков-переводчик излагает свои мысли в отношении «подражания стихотворной структуре» оригинала: «Теперь сформулируем наш вопрос точнее, могут ли такие рифмованные стихи как «Евгений Онегин», быть и в самом деле переведены с сохранением рифм? Ответ, конечно же – нет. Математически невозможно воспроизвести рифмы и одновременно все стихи буквально. Следует ли тогда удовлетвориться точной передачей содержания и совершенно пренебречь формой? Или же следует допустить подражание стихотворной структуре, которой то тут, то там лепятся исковерканные кусочки смысла, убеждая себя,  что искажение смысла ради сладкой-гладкой рифмы позволяет приукрашивать или выкидывать сухие и сложные отрывки?»  (28).

            В рамках своего «буквального перевода» В. Набоков проявляет гибкость: «если же переводчик все еще не удовлетворен таким («буквальным» -- Э. Л.) вариантом, он по крайней мере, может надеяться дать разъяснения в подробных примечаниях...» (28).  Эти замечания и влились  в двухтомный «Комментарий». Переводчик «Евгения Онегина» ставит вопрос ребром: перевести «рифмованные стихи» можно  лишь половинчато: или содержание, или форму, третьего не дано. В то же время, в теории и практике перевода общепринят способ компромиссов между формой и содержанием. Дело в том, что любой текст имеет поверхностную и глубинную структуру, т. е. план выражения и план содержания. По общему положению теории и практики перевода, при переводе текста оригинала нужно сохранить / передать его план содержания. При этом план выражения оригинала неизбежно заменяется поверхностной стрктуктурой переводящего языка. Что касается рифмы, она «часть сложного комплекса звуковых и семантических средств» (Левый 1974, 283). Функции рифмы: смысловая, ритмическая и эвфоническая. «Эти три функции присущи системе рифмовки каждого поэта, переплетаются в ней и броются за приоритет» (там же, 284). В силу сказанного, в романе в стихах «Евгений Онегин» рифма приобретает семантическую значимость, поэтому ее игнорировать недопустимо. Парадокс Набокова (невозможность одновренного «адекватного» перевода плана содержания и плана выражения стихов) привел его к «нетрадиционному» решению переводческих задач. В учебных целях, для адекватного восприятия произведения студентами-американцами профессор-переводчик счел целесообразным применить именно свой «буквальный перевод».

            Культурное содержание в оригинальном тексте нередко дано в сгущенном виде, что ставит переводчик перед особой задачей. Здесь, как правило, целесообразным считается для переводчика создать маркированный инокультурный колорит. Именно создать, а не «сохранить». (В теории перевода принято говорить о «сохранении» национального колорита.) Сохранить можно то, что уже есть! Как может быть колоритным русский текст, рассказывающий русскому читателю о русском артефакте? Рассказ, например, о русской бане для русского читателя не обладает национальным колоритом. Инокультурный колорит чаще всего возникает  в восприятии представителей иных культур, в этой связи см. оппозицию «свой» / «чужой». Рассмотрим пример перевода «сгущенного культурного содержания»:

 

Классическая русская баня — избушка, срубленная из бревен. Вначале небольшой предбанник. Здесь раздеваются и после мытья «запивают баню квасом». Затем парилка, где печь с заложенной в ней камнями. Поэтому такая печь называется каменкой. Ее лучше топить березовыми поленьями — жарко горят и не дают искр, значит, не быть пожару. Можно топить печь и осиновыми дровами. Те бани, в которых дым уходит через трубу называют банями «по-белому». Полок делают из трех-четырех ступенек. Чем выше, тем жарче. (…) Бани, где нет трубы, называются банями «по-черному».   (http://www.peterlife.ru/funoffice/sauna/215877.html)

 

A klasszikus orosz gőzfürdő nem más, mint egy gerendákból összerótt kis kunyhó. Elől van a gőzfürdő-előtér, ahol öltözködnek, és a fürdés után „kvászt isznak a gőzfürdőre”. A következő helyiség a gőzölőszoba a kőből (lásd „kámeny”) rakott kemencével, ami ezért a kámenka nevet kapta. Benne nyírfahasábokkal a legjobb fűteni, mert nagy hővel, szikra nélkül égnek, így a tűzvész kizárt. Nyárfahasábokkal is jól fűthető. Azt a gőzfürdőt, ahol a füst kéményen át távozik, fehérfűtésűnek hívják. Az izzasztópolcokat három-négy szintesre csinálják. Minél följebb, annál forróbb (…). A kémény nélküli gőzfürdőt feketefűtésűnek nevezik.

 

Руководящим принципом переводчика считается, что как реалии оригинала, так и венгерсские соответствия, созданных переводчиком, должны образовать лингвокультурную систему, см: русская баня, «запивать баню квасом»,  парилка, баня «по-белому»,  полок, баня «по-черному» –  orosz gőzfürdő,  gőzfürdő-előtér, „kvászt iszik a gőzfürdőre”,  gőzölőszoba,  kámenka,  fehérfűtésű gőzfürdő, izzasztópolc,   feketefűtésű gőzfürdő.

 

5. Переводческие приемы

 

5.1. Элементарные приемы перевода

 

Tранслитерация: водка –  vodka / vodka, Евгений Онегин –  Evgeny Onegin, транскрипция: царь – tsar / cár,  Евгений Онегин –  Jevgenyij Anyegin, аналог: генерализация: Попляшем камаринского – Let’s have a dance / Táncoljunk egyet, адаптация: боярин – boyar / bojár, аналог: царица – queen / királynő, модификация: «Машенька» – Mary (героиня В. Набокова), лексическая калька:  статский генерал – Civil General / civil tábornok, семантическая калька: область (адм.-террит. единица) – terület, модуляция: Владимир Ильич – Lenin, неологизм: царица – tsarina / cárnő. Буквальный перевод: Набатов – Alarmov / Vészy, описание: баян – old Russian bard  / óorosz énekes, дефиниция: веник – switch of green birch twigs used in Russian bath house / gőzfürdőben használt leveles nyírfavessző-nyaláb, опущение: Не снимая вицмундира, он лег на диван и ... помер. – He lay down on the sofa, just as he was and died. / Ahogy volt, lefeküdt a díványra és meghalt. Примечания: Описание и дефиниция являются металингвистическими приемами на уровне текста. Лексическая калька: «слово, созданное по иноязычной словообразовательной модели, но из материала данного языка; семантическая калька:  «получение словом нового переносного значения под влиянием иностранного слова» (Нелюбин 2009, 73).           

 

5.2. Комплексные приемы перевода

 

Комплексными приемами перевода считаюся транскрипция / транслитерация + аналоги: область –  oblast, province, region / oblaszty, megye, terület, транслитерация + приложение: антоновка –  antonovka apples / antonovka alma, транскрипция / транслитерация + описание: пельмени – pelmeni (Siberian meat dumplings) / pelmenyi (orosz húsos derelye), неологизм + описание: москвич – muscovite (inhabitant of Moscow) / moszkvics (moszkvai lakos), транскрипция / транслитерация + дефиниция: матрешка – matreshka (wooden doll in peasant dress with succesively smaller ones fitted into it) / matrjoska – Orosz népviseletű nőt ábrázoló fabábu, belsejében egyre kisebb bábukkal.

            В передаче эквивалентной (обратимой) лексики переводчик, как правило, руководствуется обязательными переводческими приемами (стол – asztal, étkezés, hivatal, trón; дом – ház, lakás, család, dinasztia, окно – ablak, nyílás, lyukas óra). В передаче же безэквивалентной («непереводимой») лексики перед ним широкий выбор переводческих приемов (см. выше). Ответственность переводчика в том, что эти приемы влекут за собой закономерные семантико-прагматические последствия. Так, 1) перевод с помощью транслитерации и транскрипции придает тексту перевода экзоточескую окраску, 2) использование аналогов нейтрализирует, а употребление реалий целевого языка  ассимилирует исходную лингвокультуру. Другими словами, экзотозация создает ощущение ’чужого’, нейтрализация – ’общечеловеческого’, а ассимиляция (доместикация) – ’своего’, см. потенциальные английские и венгерские соответствия языковых реалий «Смерти чиновника»:

 

ЯР	Экзотизация	Нейтрализация	Ассимиляция
экзекутор	eksekutor / ekzekutor	clerk / kishivatalnok	janitor / pedellus
Иван	Ivan / Ivan	Ivan / Iván	John /János
Дмитрич	Dmitrich / Dmitrics	–	–
Червяков	Chervyakov / Cservjakov	Wormov /Kukacin	Smith / Kovács
Полицей- мейстер	politseymeyster / policejmejszter	Police superintendent / rendőrkapitány	chief of police / rendőrkapitány
тайный советник	tayny sovetnik / tajnij szovetnyik	secret adviser / titkos tanácsos	Privy Councillor / főtanácsos
статский генерал	statskiy general / sztatszkij genyeral	civil general / főosztályvezető	Councillor of State / főosztályvezető
Бризжалов	Brizzhalov / Brizzsalov	–	Spitman / Tüsszöghy

 

Исключительное использование одного из перечисленных приемов привело бы к искажению оригинала, поэтому адекватной считается сбалансированный перевод, обеспечивающий восприятие чужого на фоне нейтрального, что наблюдается в [Chekhov 1973, 27-30.] :

 

ЯР	Перевод ЯР	Переводческие приемы	Функция переводческих приемов
экзекутор	clerk	генерализация	нейтрализация
Иван	Ivan	транслитерация	экзотизация
Дмитрич	Dmitrich	транслитерация	экзотизация
Червяков	Chervyakov	транслитерация	экзотизация
полицеймейстер	police inspector	замена	нейтрализация
тайный советник	privy councillor	Замена	нейтрализация
статский генерал	Civil General	лексическая калька	нейтрализация
Бризжалов	Brizhalov	транслитерация	экзотизация
вицмундир	official frock-coat	перифраза	нейтрализация
«Аркадия»	the Arkadia	транслитерация	экзотизация

 

Достойно внимания, что экзотизирующие и нейтрализирующие переводческие приемы в переводе представлены в равной мере, в то время, как ассимилирующие приемы полностью отсутствуют.

            Возникает вопрос, относятся ли приемы, названные выше переводческими, собственно переводческими? В связи с этим нужно отметить, что перевод «непереводимого» (языковых реалий, каламбуров и т. д.) является вопросом творческого кредо переводчика. Представители классического подхода не признают приемы переводческой трансляции как нулевой перевод, подстрочное замечание, комментарий и т. п. Однако, так как в течение тысячелетий феномен «непереводимого» всегда был транслирован, мы должны думать, что нужно различить перевод в узком смысле, от перевода в широком смысле. Сторонники узкого понимания перевода считают, что перевод есть копия исходного текста, изображенная в зеркале языка перевода. В таком понимани предложение Iván feleségül vette Natasát  служит переводом лишь русского предложения Иван взял в жены Наташу, а синонимическое Иван женился на Наташе поддается лишь описательному переводу. Аналогично, русские безличные пердложения типа Лодку опрокинуло волной якобы непереводимы, так как вариант Egy hullám felborította a csónakot является переводом-копией Одна волна опрокинула лодку.

            Мы разделяем взгляд С. Влахова и С. Флорина, согласно с которым «нет такого слова, которое не могло бы быть переведено на другой язык, хотя бы описательно, т. е. распространенным сочетанием слов данного языка» [ссылка авторов на А. В. Федоров. 1975, 182 – Э. Л.] (…), в отношении контекстуального перевода». Так что  вопрос сводится не к тому, можно или нельзя перевести реалию, а к тому как ее перевести (1980, 79-80). Приемы перевода языковых реалий по [С. Влахов, С. Флорин1980] следующие: I. транскрипция, II. перевод: 1. неологизм, а) калька, б) полукалька, в) освоение (адаптация), г) семантический неологизм, 2. приблизительный перевод, а) родо-видовое соответствие (генерализация), б) функциональный перевод, в) описание, объяснение, толкование, 3. контекстуальный перевод. [4. Авторы упоминают и «нулевой перевод» (с.93), но он не включен им в классификацию. – Э. Л.]

            Можно согласиться с мнением, по которому перевод как «вид языкового посредничества, при котором содержание иноязычного текста оригинала передается на другой язык путем создания на этом языке коммуникативно равноценного текста» (Комиссаров 2002: 411). Подобное определение рассматривает перевод как речевой акт особого типа: коммуникация между разноязычными и разнокультурными партнерами осуществляется при содействии двуязычного и двукультурного партнера-посредника. При таком подходе перевод является разновидностью интерпретации. Текст, отражающий / интерпретирующий мир (интерпретация первой степени), трансформируется / интерпретируется переводчиком-посредником (интерпретация второй степени). Двухступенчатый характер интерпретации в естественной коммуникации позволяет нам утверждать, что удельный вес интерпретации в случае культурно насыщенного текста, может быть увеличена.

            Герменевтическая интерпретация библейских или художественных текстов роднит с переводом-интерпретацией, поскольку миссия обоих видов заключается в адекватном преподнесении исходного содержания читателю. Интерпретировать можно лишь то, что в имплицитном виде содержится в тексте, а не в манипулятивных интенциях «интерпретатора». Вышеуказанное узкое понимание перевода опровернгнуто многовековой переводческой-интерпретирующей практикой, поэтому оно несостоятельно. При переводе лингвокультурологически специфичных текстов в распоряжении переводчика имеется богатый инвентарь переводческих операций: заимствование (транслитерация, транскрипция), аналог, описание, приложение, нулевой перевод,  подстрочное замечание, комментарий и др.

 

6. Экзотизация, нейтрализация, ассимиляция

 

            В жизни языкового коллектива эпоха глобализации являеся двигателем эксплицирующих и интерпретирующих механизмов. Для русскоязычной общности (и не только для нее) эпохи глобализации характерна либерализация и новая ориентация речевой деятельности.  Прежде всего это заметно в «англоязычном потопе», в бурном заимсвовании культурных артефактов США, а вслед за этим, в массовом заимствовании элементов англо-американской лексики.

             Культурным заимствованием считается „перенесение [материальных и духовных – Э. Л.] ценностей одной культуры на почву другой. Понятие культурных заимствований указывает на то, что и как именно перенимается: материальные предметы, научные идеи, обычаи и традиции, ценности и нормы жизни” (Кравченко 2001: 1). Культурное заимствование воздействует на языковые механизмы заимствования. В процессе вхождения в новую культуру предметы и понятия „тянут за собой” свои исходные наименоывания: business → бизнес, businessman → бизнесмен, manager → менеджер, sponsor →спонсор, dealar → дилер, broker → брокер, developer → девелопер, distributor → дистрибьютор, default → дефолт, brand → бренд, consulting → консалтинг, market → маркет; computer → компьютер, notebook → ноутбук, monitor → монитор, cursor → курсор, disc → диск, fájl → файл, Internet → Интернет, server → сервер, site → сайт, portal → портал, blog → блог, web → веб; bowling → боулинг, diving → дайвинг, skateboard → скейтборд, snowboard → сноуборд, biker → байкер, fitness → фитнес, jogging → джоггинг, bodybuilding → бодибильдинг, bungi-jumping → банджи-джампинг и т. п. (см. Lendvai 2012)

            Кроме заимствующих процессов, масс-медиа демонстрирует и другие формы коммуникативных инноваций. Раньше в переводоведении был запрет на «чрезмерное» использование подстрочных замечаний, посттекстовых комментариев; якобы подобные металингвистические операции «отрывают внимание» читателя от чтения. На современном этапе подобные ограниченифя ослабли. В современных каналах масс-медиа (см. сериалы, реклама) внимание читателя / зрителя то и дело отрывается от вербального или визуального текста.

            На основе вышеизложенного можно сделать вывод о необходимости эффектизации перевода культур, что прежде всего проявляется в признании всех форм интерпретации и экспликации полноценными переводческими приемами. В целях адекватной информированности адресата перевода в переводах необходимо увеличить место и роль металингвистических операций. При этом целесообразно опираться на сходные элементы каналов межкультурной коммуникации (языковое заимствовани и перевод), на  интерпретацию культуры средствами своего языка и других языков.

 

7. Языковая игра в переводе

 

            Языковая игра – определенный тип речевого поведения говорящих, основанный на преднамеренном (сознательном, продуманном) нарушении системных отношений языка (...), с целью создания комических смыслов». Центром языковой игры часто становится омонимическое сближение слов, например,  – Когда мальчика называют женским именем? – Когда он соня (ср. Соня, женское имя и соня, сонливый человек); Какой город летает? – Орел. (ср. Орел, горов в России и орел, хищняя птица). В связи с намеренным смешением слов приватизация и прихватить ср. «паронимическое сближение слов: прихватизация (ассоциативное объединение разных значений при осмыслении приватизации как стремления схватить, украсть, присвоить), (Данилевская). Синонимом языковой игры является игра слов – «шутка, основанная на одинаковом звучании разных слов, каламбур» (Ожегов, Шведова 235). Остановимся на примере Санникова  приматонна 'тучная певица', в связи с которым автор пишет: „мы испытываем фарисейское довольство собой, — во-первых, от того, что мы лишены этого физического недостатка, а во-вторых, от сознания исправности своего интеллекта, позволяющего понять шутку, проникнуть в его механизм” (1999, 21). Юмористический эффект реализуется в результате контаминации примадонна 'первая певица в опер(етт)е' и тонна 'тысяча килограммов', – что позволяет сделать вывод: Певица очень полная. Русские анекдоты посртоенные на языковой игре:

 

            (1) В венском ХИАСе у перемещенного советского еврея спрашивают, в каком американском городе у него родственники.  – Постойте, дайте вспомнить... Кагебего! Нет, не то... Энгаведего! Нет, не то... Гепеуго! Нет, не то ... А, вспомнил! Чекаго! Источники комического эффекта: создание квази-лексем типа Кагебего, Энкаведего, Гепеуго, Чекаго; деформация слова: Чикаго > Чекаго; квази-паронимия, смешение значений и показ топонимики США в фрейме советских органов госбезопасности.

            (2) – Однородную ли группу представляют собой советские диссиденты? – Нет, они делятся на три группы: досиденты, отсиденты и сиденты. Источники комического эффекта: создание квази-лексем досидент, отсидент, сидент, создание квази-гиперонимии диссидент: досидент, отсидент, сидент, и  изображение людей в терминах словообразования.

            (3) – Перечислите эпохи советского искусства. – Они следующие: ранний репрессанс, поздний реабилитанс, неорепрессионизм. Источники комического эффекта: создание квази-лексем репрессанс, реабилитанс, неорепрессионизм, изображение политики диктатуры в терминах искусства.

            Для решения переводческих проблем «непереводимых анекдотов» необходимо прибегнуть к энциклопедическому раскрытию лингвокультурного конгломерата на котором построены данные анекдоты. Мы аргументируем тем, что носитель определенной лингвокультуры осваивает указанным лингвокультурным конгломератом в процессе социализации. К примеру, русский мальчик или девочка пяти лет с большой вероятностью не поймут вышеуказанных анекдотов из-за отсутсвия в их сознании необходимых  лингвокультурных фоновых знаний (учреждения советской госбезопасности Чека, НКВД, ГПУ, КГБ; положение евреев в России и СССР на протяжении истории; существование города Чикаго в США и т. п.). Не исключено, что русский подросток и даже юноша не в состоянии адекватно воспринять подобные саркастические микротексты русского интеллигентского-городского фольклора, адеватное воприятие становится возможным лишь с помощью специального объяснения, лингвокультурного комментария взрослого человека, как это нередко бывает. Это может звучать примерно так: –Ты, наверно, еще не слышал о том, что …, и дальше следует рассказ о вышеуказанных фоновых знаниях. Так или иначе складываются фоновые знания,  весь культурно-когнитивный багаж взрослого носителя определенной лингвокультуы.

            Адекватное восприятие подобных «непереводимых» текстов для иностранца становится возможным двумя путями: доскональным изучением данного языка и культуры и / или посредством перевода. Остановимся на последнем. Метафорически назовем вышеуказанный культурно-когнитивный багаж лингвокультурным айсбергом. В таком случае «непереводимый анекдот» выступает вершиной айсберга, необходимые же фоновые знания  – подводной частью айсберга. В действительности слушающий анекдота способен адекватно вопринять вершину айсберга, будучи знакомым с его подводной частью. Из этого следует долг переводчика: создание культурно-когнитивного багажа, необходимого для иностанного читателя.

            Без специальной переводческой операции данного типа нет никакого основания ожидать должного результата, адекватой реакции иностранного читателя. Создание фоновых знаний, необходимых для иностранного читателя приобретает форму предварительного комментария, после которого можно представить и сам анекдот, снабженный нужными металингвистическими элементами. Таким образом удовлетворено требование «Сначала комментарий, а затем анекдот». Итак, венгерский перевод вышеупомянутых «непереводимых анекдотов»:

 

(1a) A félelmetes szovjet állambiztonsági hatóság – VCSK (cseka), GPU (gepeu), NKVD (enkávede), KGB (kágebe) – élénken él a kisember tudatában, ami új szavak keletkezéséhez vezethet. A bécsi menekülttáborban megkérdezik a kivándorló szovjet zsidótól, melyik amerikai városban élnek a rokonai. - Pillanat, azonnal eszembe jut... Kágébégo! Nem, nem az... Enkávédégo! Nem, az sem... Gépéugo! Nem, ez sem jó... Megvan: – Csekágo!;

 

(2a) Az orosz disszident (másként-gondolkodó) szóba tréfásan belelátható a szigyety (ülni),. Ezt folytatva a doszigyent, aki még nem ült, a szigyent, aki most ül, az otszigyent, aki már ült. Felteszik a kérdést: – Egynemű csoportot alkotnak-e a szovjet másként-gondolkodók? Nem. Három csoportra oszlanak: doszigyenti, szigyenti és otszigyenti.

 

(3а) A népi humor művészeti irányzatok képében mutatja be a vészterhes múlt korszakait: sztálini üldöztetések (repressziók), poszthumusz rehabilitációk és a diktatúra visszakeményedése. Így adódik a kérdés: – Milyen korszakokra osztható a szovjet művészet? – Három korszakra: korarepresszansz, későrehabilitansz, neorepresszionizmus.

 

            Подводя итоги, с полной определенностью можно сказать, что культурно насыщенный текст впполне переводим, если применять истолкование перевода в широком смысле. Перевод является разновидностью интерпретации. Так как любой текст содержит элементы интерпретации, в тексте перевода допустимо использовать больше металингвистических конструкций, чем в оригинале.